Сергей Шаргунов о повсеместном лицемерии

Быть собой

Легко сказать: все больны нетерпимостью. Сложнее признать: все больны лицемерием.

Это уже норма, это типаж – молодой или сравнительно молодой сотрудник государственных СМИ или какой-нибудь другой производной от государства структуры, который в личной беседе, заслышав слово «Донбасс», кривится, делает круглые глаза и опустошенно шипит. Он со сладким облегчением повторит вслед за украинскими СМИ, что «сепаратисты» — сброд бандюганов и вообще засланы из России. Неважно, что это неправда – 95% там самые обычные местные пацаны и мужики из городков и поселков, важно, что я снова и снова слышу или хулу на них, или сомнения в их существовании именно от тех, кто работает на наше государство.
«Ну, хоть Крым вернулся», — сказал я встреченному сенатору, наливное лицо его исказила гримаска изжоги, он иронично отмахнулся, а потом вздохнул: «Сами уж не рады». Другой замминистра в ведомстве, «формирующем смыслы», заводит фейсбук под экзотическим ником и изживает душевные муки высокооплачиваемого труда, поливая Россию и ее «дорогу в никуда».
Можно предположить: молодой журналист госканала смотрит на не очень молодого сенатора и ему подражает. Можно вспомнить, что верхушке в России свойственно быть чуждой настроениям населения.
Но вот что важно: причины чуждости не просто счета, дома или дети за границей, а самое главное – убеждения. У российского государства сегодня нет официальной идеологии, зато есть реальная: двоемыслие. Это ключевой критерий успеха в нынешней системе: сознательно не верить в то, что говоришь. Надо быть убежденным западником и презирать русскую отсталость, но произносить ровно обратное, чтобы страна не забурлила и не расползлась.
Вот тогда свой! Откуда такая патология? Возможно, корни ее в двойной айдентити элит, которые влюблены в 90-е, подарившие им власть и деньги, но вынуждены принародно 90-е проклинать.
Между прочим, важнейшая психоаналитическая тема. Янукович не просто боялся за свои деньги — он до последнего держался линии лицемерия, он ведь был за власть олигархов, за украинизацию, за уход на Запад, но чуть более плавный, чем предлагал Майдан. И его депутаты потому так легко стали голосовать против русского языка, что были к этому идейно готовы. Вот и на физиономиях российских тележурналистов, и министров готовность в любую минуту переобуться и отречься от «патриотического помрачения».
Лицемерие диктует правила поведения, нормы речи. Нельзя говорить своим, то есть искренним языком. Отсюда – казенная державность, когда очередной чиновник на очередной трибуне, остекленев глазами, молотит деревянным языком за лозунгом лозунг. Один из примеров идиотизма: да здравствуют наши ответные санкции, теперь мы не будем душить наших крестьян, впрочем, ура, через год все отменим, и примемся душить заново.
Но лицемерие процветает и в другой среде. Сколькие молодые креаклы (актеры, музыканты, бизнесмены) вынуждены отмалчиваться в соцсетях – нельзя про горящую Горловку, надо постить котят, цветочки и тесты на тему личных отношений. Иначе тусовка заклюет. Ты будешь в шоколаде, сняв фильм про Майдан, но только попробуй — про восставшую площадь в Севастополе. Знаменитый поэт, живой классик, которого принято причислять к либералам, пишет цикл стихов о возвращении Крыма, и трепетно показывает нескольким знакомым. Если он их опубликует – объявят сумасшедшим. Это культура, но то же и в политике. Левый патриот Сергей Удальцов — единственный из вожаков, кто отдувается за сидение на асфальте возле Болотной. Он объявил голодовку в тюрьме, но до его здоровья просвещенным гуманистам нет дела – он уже не мученик, а кремлевская подстилка, только потому что посмел быть за русских Крыма.
И все молчат, и фальшивят, и говорят не то и не так, и играют в прятки. И всюду он, этот самый страшный страх — быть самим собой.
А что происходит, когда лицемерие затягивается, можно увидеть на примере теперешней Украины.
Сергей Шаргунов